Пятый элефант - Страница 12

Ваймсов было двое. Был известный ей Сэм Ваймс, который уходил и возвращался домой, но там, на улице, существовал совсем другой Сэм Ваймс, который ей уже не принадлежал и который обитал в том же мире, что и все эти люди с ужасными именами.

Госпожа Сибилла Овнец росла вежливой и доброй девочкой, открытой окружающему миру. Ее всегда учили хорошо думать о людях.

В тиши своего дома она снова глянула на альбом с иконографиями, громко высморкалась и отправилась заниматься сборами в дорогу и прочими разумными делами.

Некоторое время назад капрал Шельма Задранец во всеуслышание объявила, что ее теперь зовут Шелли. И она нисколечко не стеснялась своей онакости. Редкая птица (вернее, гном, вернее, гномиха) – даже для Анк-Морпорка.

Не то чтобы гномы совсем не интересовались сексом и всем, что с ним связано. Они понимали жизненную необходимость появления на свет новых гномов, которым можно оставить нажитое добро и которые продолжили бы дело предков в семейных рудниках. Просто гномы не видели необходимости в различии полов где-либо, кроме как в интимной обстановке, В их языке местоимение женского рода отсутствовало как класс, и в их обществе не было места женской работе (ну разумеется, после того как дети переходили на твердую пищу).

А потом Шельма Задранец приехала в Анк-Морпорк и обнаружила, что по улицам ходят мужчины, одетые не только в кольчуги и кожаное нижнее белье, но в одежду всяких интересных цветов, и лица их раскрашены специальными волнительными красками. А еще она узнала, что на самом деле эти мужчины называются «женщинами». И в ее маленькой головке поселилась навязчивая мысль: «А чем я-то хуже?»

Вскоре все анк-морпоркские подвалы и гномьи трактиры с презрением заговорили о Шелли Задранец как о первом гноме, надевшем юбку. Юбка была сшита из выдубленной коричневой кожи и объективно была столь же эротичной, как, допустим, обломок доски, но ведь, как логично указывали гномы постарше, где-то там, под этой юбкой, находились его коленки.

Дальше – больше. Довольно быстро те же самые гномы постарше обнаружили, что некоторые из их сыновей и не сыновья вовсе, а самые что ни на есть… «дочери» (этаким словечком и подавиться недолго!). Шелли была лишь пеной на гребне волны. Кое-кто из гномов помоложе тоже начал подкрашивать глаза и даже заявлять, что вообще-то им нисколечко не нравится пиво. Гномье сообщество лихорадило и трясло.

Разумеется, это сообщество совсем не возражало, если заразе, от которой и пошла вся лихорадка, достанется по башке метко брошенным булыжником, но капитан Моркоу распространил по городу заявление, что это будет считаться нападением на офицера Стражи, а у Стражи на сей счет особые взгляды, поэтому, как бы глубоко ни закопались виновные, их все равно отроют и укоротят по самые бороды.

Кстати о бородах. Бороду и круглый железный шлем Шелли, само собой, сохранила. Одно дело объявить себя представительницей женского пола, и совсем другое – отказаться от всего гномьего, что в тебе есть.

– Открыто-неприкрытый взлом, сэр, – отрапортовала она, увидев входившего в музей Ваймса. – Пришли со двора через окно, причем открыв его очень аккуратно, и ушли через переднюю дверь, даже не позаботившись ее прикрыть. Витрина, где хранилась Лепешка, была разбита. Вокруг полно осколков стекла. Судя по всему, ничего другого не взяли. Пол пыльный, поэтому осталось много следов. Я сделала несколько иконографий, но почти все следы смазаны. Вот примерно и все.

– Что, и никаких лоскутов одежды? Никаких бумажников, клочков бумаги с адресами? – спросил Ваймс.

– Ничего, сэр. Воры совсем не думали о других людях.

– Это уж точно, – мрачно заметил Моркоу.

– Первый вопрос, который приходит в голову, – сказал Ваймс. – Почему здесь еще сильнее, чем прежде, воняет кошачьей мочой?

– Запах очень острый, верно? – кивнула Шелли. – К тому же с легким оттенком серы. Констебль Пинг сказал, что, когда он пришел сюда, запах уже присутствовал, а вот кошачьих следов не было.

Ваймс присел на корточки и осмотрел осколки стекла.

– А как мы узнали о преступлении? – спросил он, трогая осколки пальцем.

– Констебль Пинг услышал подозрительный звон, сэр. Он обошел здание со двора и увидел открытое окно. А воры в это время удрали через переднюю дверь.

– Прошу прощения, сэр! – выкрикнул Пинг, выходя вперед и отдавая честь.

Юноша был в Страже новичком – немного дерганый и, казалось бы, всегда готовый ответить на любой вопрос.

– От ошибок никто не застрахован, – отмахнулся Ваймс. – Стало быть, ты услышал звон бьющегося стекла?

– Так точно, сэр. А потом кто-то выругался.

– Правда? И как именно?

– Э… «Вотклятье», – сказал он, сэр.

– Ты обошел дом, увидел разбитое окно и?…

– «Тут есть кто-нибудь?» – крикнул я, сэр.

– Правда? А представь, тебе ответили: «Нет». Как бы ты поступил? Ладно, можешь не отвечать. И что произошло дальше?

– Э… Я услышал, как разбилось другое стекло, а когда снова обошел дом, то увидел, что дверь открыта, а воров и след простыл. После этого я побежал в Ярд и рассказал обо всем капитану Моркоу, сэр, потому что знал, как много значит для него это место.

– Спасибо… Пинг, если не ошибаюсь?

– Так точно, сэр. – И, не услышав дальнейшего вопроса, всегда готовый к ответу Пинг услужливо добавил: – Диалектическое словечко, сэр. Означает «заливной луг», сэр.

– Все, свободен.

Младший констебль заметно обмяк от облегчения и поспешил ретироваться.

Ваймс позволил своим мыслям немного рассредоточиться. Он наслаждался подобными моментами, уютными провалами во времени. Преступление – это своего рода окружающий мир, а стало быть, у всего на свете есть разгадка. Ты стоишь и смотришь, смотришь очень внимательно на то, что находится перед тобой, но, как правило, самым интересным оказывается то, чего ты не видишь.